Релмина более не выглядела столь сурово, и Макс вздохнул с облегчением, а вновь озвученное её согласие, уже не кажущееся то ли вымученным, то ли навязанным, отозвалось его сияющей улыбкой. Парня постепенно отпускало - и след увиденного чужими глазами, отражённого в памяти Источника Серого Марша мерк, уходя в глубины его собственных воспоминаний, а колко-ядовитая боль осознания явления и исчезновения кошки вымывалась мандариновым ветерком, растворялась в летнем сладковато-тёплом аромате нагретого солнцем вереска и розовой сахарности клевера.
В тёмном мире под расколотым небом занимался пока ещё робкий рассвет. А парень ожидающим, исполненным предвкушения взглядом глядел на эльфийку, белизну волос которой не смела пятнать даже самая крохотная пыль.
Андо бы её локон - как оберег.
Мимоходом скользнувшая на периферии мысль. Ему обещали новое... чудо? Приключение. В очаровательной наивности он всё ещё не представлял, на что именно дал своё согласие, на что подписался. Не понимал, от чего Релмина хотела уберечь Источник, и что предчувствовал тот настолько ...жуткого? ...чрезмерного? ...безумного? что предпочёл скорее упорхнуть от них. Разве могло пойти что-то не так, когда маятник мягко качнуло обратно?
Странный...
Парень протянул руку, выхватывая из задержавшегося в воздухе следа одно пушистое чуть изогнутое пёрышко, на удачу. Синяя птица редкая - она приносит счастье.

Имя, столь неожиданно раскатившееся звоном, зазвеневшее искрами, опустившееся переплетённой сетью чар и рассыпавшееся крохотными каплями, зашипевшее фейерверками, прозвучало невероятной музыкой. Теперь Макс был готов поверить тем, кто утверждал, что нет для человека ничего заманчивее и прекраснее, чем звуки собственного имени. А может быть, Релмина просто умела его говорить?
Колдовской её взгляд распустился цветами, пионами синими, пышными, ворохом огней теряющими лепестки. Бездной раскрылся, манящей и влекущей, поглощающей мир винным маревом дымки, расчерчивающей его остро-хаотичными стёклами стального витража.
Макс не противился, проваливаясь вглубь, вращаясь, падая и воспаряя. Так естественно, так правильно было лететь куда-то, теряясь в пустоте, что таковою лишь на первый взгляд могла казаться, а на деле была сплетением множества дорог в дивное, связанное узлами многомерье, отливающих в отражении малахитовым и яшмовым, агатом и сердоликом, пунцовеющих тёмными гранатами и легкомысленно звенящих аметистовой зарёй, отталкивая от себя чужие искры.
Внезапностью остановиться, нет, не на преграду налетев - застыв, увязнув в загустевшем в долю мгновения пространстве, провалившись с головой - и верхом ощущая низ на сорок пять и одну десятую угла. Ещё одной - в беспомощности чувствовать, как ожерельем - или всё же ошейником? - захлёстывает горло петля, и воздух исчезает, судорогой скручивая грудь изнутри, распахивая губы в попытке найти хоть немного - но тщетно. Тело прорастает солью горького льда, ломается, рвётся под тонкими коготками сомкнувшейся тьмы. Неприспособленное. В трансформациях разума брошенное, забытое. Всё ещё до смешного человеческое.
Мучительно… даже не больно - о нет, боль совсем не такая! - просто мучительно, квинтэссенцией этого чувства, чистым ледяным огнём. Выжигающим. Всеобъемлющим. В своей жестокой завершённости и простоте - прекрасным, как звенящая металлом Релмина. Как белый отблеск от её волос. Это ново. Наверное... ново. Он не помнит в своей жизни ни подобной картины, ни этого сна, ни этого чувства, грани между двумя сторонами зеркала. Агония - беспримесная и беспощадная. Наслаждение - ещё одной гранью совершенства. Касание ластящейся к нему чёрной кошкой смерти. Иной, не Тода, с которым он сошёлся, и к которому привык. Совсем иной.
Возле лица сплетается светло-иглистое кружево изморози. Не жалко. Парень улыбается - и позволяет смерти забрать себя. Влиться, просочившись насквозь. Он уже умирал... это было иначе. Тогда смерть могла бы стать его концом. Сейчас она была встречей.
В чернильном холоде переплетённого космоса ощутимее всего горчат одиночество - и пустота.

Дышать...
Неистребимая привычка срабатывает, как спустившийся курок, отстраивая по щелчку ранжир из счётов. Два, четыре, шесть, восемь… Густая тьма течёт сквозь горло вместо воздуха, сжигая всё, что уцелело и воскресло - а может, вовсе не было затронуто угасшим, исчезнувшим огнём.
Его жалели. Направляли. И вели - по одной ступени, инициируя за шагом шаг. Так мило... так заботливо. И так, казалось, медленно-излишне. Но Макс не торопил. Дышал, не замечая, как оживает тьма, что он будил, подпитывал дыханием. Как тончайшими нитями прорастает она во все стороны, колеблясь, словно на течении или ветру. И, как бы неуместно ни было вставлять камео третьего в столь тесном танце только для двоих, не мог толикой мгновения не вспомнить симфонию, что подарил ему палач. Не мог и не подумать - краем мысли, что было бы божественно прекрасно Ирриго и Релмину совместить, друг другу ко всеобщему удовольствию представив.
Валторны звон, тяжёлый звук органа на сотню медных говорящих труб, волна накрывших звуков... Мелодии столь прихотливой, змеящейся, извилистой, опасной - и в то же время лаконичной и простой, бесхитростной, как добрая улыбка, он не знал. И слушал с упоением, приветствуя касание к себе. Отслеживая корни нот и стрелки тактов, что прорастали медленно в него, сплетаясь с нервами и растворяя кровь в себе. Так ...откровенно. Чувственно. Последний вздох сорвался - смесью наслаждения и разочарования нахлынувшим одиночеством.
Опять? Зачем?! Ну где же Вы, Релмина? Жестоко - так дразнить и исчезать.
Ответом на его призыв, карой за дерзость - или же просто совпадением натиск стал сильнее. Жёстче. Ощутимей. Как дождь из падающих звёзд, что все и до одной к нему стремились, оставляя за собой следы, как лезвия призрачных кинжалов в пробитых навылет ранах. Ошеломляя - до темноты в глазах, глубокой, бархатной и абсолютной. Подхватывая, увлекая - опять вперёд и вверх, в полёт, в стремление - и рассыпая своим подобием, тонкими нитями меридианов и параллелей, метеоритным потоком на глянце высветившейся в красной комнате фотографии. И это чувство - доселе тоже неизведанное, незнакомое, не испробованное, Макс познавал глоток за глотком. Как это - быть прошитым и растащенным на части. Как - уступать чужой незримой силе, что оставляла на языке холодящий привкус металла, и распадаться под её касанием. Не смерть - иная жизнь, иное существование, многомерно-странное, объёмно-размноженное. Парень звенел, вторя музыке, дополняя оргАн переливами флейты и летящими переборами клавесина, сплетаясь с синими огоньками и бестрепетно истаивая мелодией. Он знал, что не останется таким. Как и то, что он примет, это зависело от него. 

Новая ступень, новый шаг, новый приказ и совет. Очень кстати звук сменяется светом, а сталь течёт лунными лучами, пряным флёром гвоздики, прохладной нотой лаванды и эхом тёплой палочки коричной, из отдельных ручейков сливаясь в единую полноводную реку. Туда влечёт и его - солнечным ветром и млечным путём, из которых он не поймал мгновения выбраться, выпутаться. И струны, что были им, сменяются полярным сиянием, маревом зайчиков на ряби воды, карамелью затерянного в алых осколках отражения. Немного запутанно. Немного сладко - с привкусом летнего ароматного мёда и благоухающей розовой воды.
Парень чувствует манящую дрожь исчезающего в небе света, совсем рядом, словно тонкое полотно органзы шевелится от скрытого за ней дыхания. И тянется за ним, единым вздохом оставляя лабиринт тёмных зеркал, восставая из солнечных брызг чёрной с серебряными гранями тенью, сплетая себя воедино почти привычным и всё же обновлённым полотном. Ступает по шуршащим лепесткам, чернотой разливающимся под ногами и сияющим полированной медью и бронзой. Дышит уже не густой обволакивающей тьмой, а сухим колким жаром, песочно-хрустящим, как корочка свежего пирога. Протянув ладонь, скользит ею вдоль проросших шипов, ощущая кожей влагу тающего льда. Кристально-чистый яд густеет на пальцах, наполняя воздух пряным запахом вишни, карминовыми каплями стекая по согнутым фалангам. Макс проводит вдоль них языком, теперь и на вкус ощущая циановую яркую вишню. Крови совсем не видно на чёрных губах.

Тихо-тихо, крадущейся, оглушающей тишиной нисходит Релмина. Зовёт за собой изысканно-нежным аккордом, открывается эфемерным оттиском в собственном мире. Всё столь же прекрасна в своей утончённой элегантности. Божественный миг…
Макс ловит бабочку послания в полураскрытую ладонь, подносит к губам - и через мгновение невесомой серебристой пылью с них осыпается пепел, ни единой мерцающей крошкой не потревожив их темноты. Почти тем же, ртутным стекающим серебром очерчены на фоне углубившейся, колышущейся тьмы тонкие контуры миндально-вытянутых почти кошачьих глаз, и им же растекаются пушисто-тонкие ресницы. Он не столь утончён, он недавно родился и далёк от точнейшей гармонии и уместного верного баланса. Возмутительно-зелёный в его глазах форте-фортиссимо ярок и выплёскивается в черноту - но не светит.
Парень делает шаг по лучу, поднимаясь к Релмине. Свет над бездной достаточно прочен, чтобы их удержать. Её рука в его ладонях - наконец! Холодный лёд, отполированный металл. Он сжимает её пальцы нежным трепетом и с восхищением глядит в её глаза. Один короткий взгляд, что ранит с безукоризненной остротой стального лезвия. Касание - как безжалостный удар, что вспыхивает белоцветьем перед глазами, опускается на них чёрной лентой боли и алыми слезами течёт по щекам. Взгляд, словно тысяча кинжалов. Она такая не от жестокости, от сокровенной сути.
Закрыть глаза…
Леди всё ещё милосердна. Парень внемлет просьбе и, доверяясь холодно-лёгкому касанию, поднимает её руку в чуть отставленной своей, второй - обнимает. И делает шаг в пустоту.

Новый тур, новый круг - и в мелодии сплетённых чёрных с серебряным, синим и алым нитей угадываются три размеренных счёта. Лететь и кружиться, вновь ощущая, как облекает и сдавливает темнота. Как воздух теряется, не проходя через горло, и лёгкие вновь обжигает огнём и крупитчатой солью. Как из этих семян, заполоняя всё внутри, прорастают горько-пепельные розы. Макс позволяет себе открыть глаза, в которых зелень рассекает поперечный след из серебра, и коснуться щеки партнёрши улыбкой и ласковым взглядом.
Воздух - это условность. Мне нравится смерть…
Он слышит движение, что всё ускоряет и ускоряет темп, закручиваясь спиралью, сливаясь нефритовым звоном, полынной свежестью и яшмовым дождём. Парень следует в нём, ему и за ним, ускоряя шаги, ступая по искрам, скользя между ними, по самому краю диска в ритме кружащего голову вальса, подхватывая, приподнимая и вновь опуская эльфийку, словно лёгкое пёрышко, ни на мгновение не разжимая рук.

Новый совет - своевременным напоминанием. Новый звон сильной доли и аккорда оркестра. Выше… прыжок - и под ноги мерцанием стелется серебряный вихрь, новой дорогой уносящий их шире и дальше. В мире нет никого, кроме них, кроме света и звука. За пределами тьмы, что укрыла обоих, и мира в эти мгновения нет.
Осыпаются пылью, тают туманом заросли роз. Если ей это нужно - он будет дышать.
[status]Шляпник во Тьме[/status][icon]https://i114.fastpic.ru/big/2020/1212/29/13331a6e8dfe55fba8b6727e54f7bd29.png[/icon]

Хрупкая нежность в пастельных тонах чарует тихой мелодией скрипки, шёпотом сада, в котором деревьями прорастают высокие волны с пенными формами крон. Соль мешается с нотами вишни, раскрываясь послевкусием миндаля, тёмно-синего, в чернь. Отгоревший закат и случившийся следом рассвет двумя новыми лунами украшают сплетение тьмы, остаются в нём следом искристого червонного золота и розово-алым дождём лепестков орхиеди и вишни, акварельным, почти абсолютно прозрачным.
Они здесь лишь одни - и в пьянящем каскаде цветущих, мятущихся, льющихся по пустоте отражений Макс не чувствует взгляда, не видит и глаз, что пристально наблюдают за ними. Не ощущает и мощи, столь разрушительной, первозданной и дикой, что освободили они, лишь решив станцевать. Мира нет - и, смотря на луну со дна бездны, бесконечной, безвременной, сложенной всем многоцветьем из тонких струн темноты, не вспомнишь о том, что могло бы - иль может? иль будет? - где-то там, за её пределами существовать. В чёрно-алых сполохах белыми вырезанными силуэтами, росчерком острого пера проступают и прячутся тени, грибы и деревья, дома и дворцы, руины и пустошь. Всё это едино-незначимо, далеко и не здесь. Только трелью высокой пастушьей свирели звучит, рассыпается изумрудно-янтарная близость.
Их уносит вперед - быстротою кометы, вихрем павшей с деревьев листвы и шафрановым звоном. В море света, что сетью осколков кружится вокруг искрами вскрытого и разлетевшегося калейдоскопа, сотней тысяч прозрачных хрустальных зеркал, что слились воедино в океан янтаря. Их на месте впечатало в соль и туман - и лишь мир, незнакомый, незримый мимо них пролетает, подобно отпущенным на волю лучам, освобождёнными птицами кружится, перья теряя, в торжестве и безумие крича, прорастая бесчисленным сонмом грибов или ягод, сплетая лозами то, что было землёй, и то, что могли бы назвать искатели небом. Раскрываясь спиралью из зелени, сини, лазури и сочного алого, мятных лиловых, звенящих черничных тонов, что с шелестом тихим под звон и шептанье ветров осыплются белым, и серым, и чёрным, слагая последний узор - и давая начало мареново дерзкому, солнечно-наглому... далеко и внизу остаётся сплетенье теней и свет белой луны. Там тревожные бабочки-феи водопадами бьются о камни иссохшх давно океанов, наполняя их патокой неба вместо воды. А над ними, на пол-бесконечности к точке зенита два луча, два оранжевых солнца рассеялись светом, звёздной пылью, мерцанием ветра галактик - чтоб соткать, словно призраки, зыбких, небрежно во тьме тонкой кистью отмеченных два силуэта. Платье, плечи, глаза и улыбку прекрасной Релмины. Неизменную шляпу, и пальцы, и руки и смех чуть безумного Макса.
Тишиною звучит дождь, что падает в небо, ему вторит шёлково-чуткая песня без слов, отмеряя секунды, что утратили верность, отошли от прямой и рассыпались сахарной бурей, перемолотым жемчугом. Затмевает её чернота, изумруд и янтарь. С несгибаемо-твёрдой, ажурной лозой, расходящейся змеями, струнами, ветром стальным в тесный пряный дуэт заплетается ветер иной, из обрывков зари и наивного пения птиц, светлым звоном меж струн он плетёт паутину сказаний, дрожащую, хрупкую, что узором нефрита, ложится на змеиную чешую. До костей пробирает укус... поцелуй, что вливается в кровь самым страшным из ядов - свободой. Тихий шелест корней - прижилось это семя, дало молодые побеги, эвкалиптовым холодом, сладостью яблок по тёплой весне.
Шаг за шагом, узор за узором, вздох за вздохом в сиянии света и мареве призрачных тел. Пальцы в пальцах, объятие, чуткое прикосновение - между ласковой нежностью и подобающим холодом. Это кажется - лишь потому, что удобнее так понимать или видеть. Взгляд двоих, что стал - а быть может, всегда был? - чем-то единым, и нет в бесконечности рук. Танец, близость и воздух пьянят сладкой терпкостью вишни. Парный переплетённый напев колокольчиков с флейтой расцветает органной симфонией в золоте труб.

Слышу...
Тихим эхом в осколках зеркал, лунным шёпотом с той стороны, что никто не увидит.
Иду за тобой - и с тобой...

Его вновь увлекают - касание рук, шелест длинных волос и незримого платья. Он ступает след в след по невидимой, свитой из звона тропе. Это кажется - нет ни дороги, ни тела, ни следа в закружившемся мареве цвета и тени. Лишь нежнейшая близость, лишь чувство, что ты не один. Лишь кружащая голову лёгкость и чувство, что всё - абсолютно - не просто по силам, а случится, стоит лишь чуть сильнее толкнуть лепесток. И внизу, в вышине, впереди вновь открывается иим оставленный - в них растворившийся? их пропустивший насквозь? - яркий радужный мир. 
Это странно... не страшно - Макс просто не может бояться, но настолько вразрез для всего, что он помнит, к чему он привык. Он творил свои сны и играл в них в удобное всемогущество - бог в кукольном домике. А теперь - целый мир перед ним. Такой настоящий. Такой же игрушечный... дышит, словно крылышко бабочки, чувствует. И под взглядом единым сияет морем новых рождённых чьим-то дыханьем огней.
Это милое хрупкое чудо. Макс смотрит с улыбкой. Он не хочет сломать по незнанию или небрежности. Пусть мир будет большим, настоящим, бескрайним - в этом взгляде больше уместности. Он же дальше последует зову, пьяному ветру со вкусом лаванды и запахом розы, звону павших цепей и касанию руки, которой - конечно - не существует сейчас.
Можно ли быть настолько свободным - и всё ещё быть? Не теряя себя, той сути, той формы, что зовётся по имени, размешаться, растечься, как пена - и взлететь в вышину. Стать чуть больше, чем тенью, чуть меньше, чем знаком рассвета на утреннем облаке. Стать - легко... Сохранить то, что было, вернуться - сложнее, почти невозможно. Макс не думает о философских вопросах - рука об руку с девой эльфийской он идёт за черту.
Перед ними стелется путь, что надёжней канатов из стали и кованых плит. Вся его зыбкость - мираж, отражение в глянце ещё не привыкших видеть подобное глаз. Бесконечность спиралей, в себе отражённых бесчисленным множеством раз. Собранный из сияния бусин и шелеста лепестков громадный, от вечности к вечности, ни с чем не сравнимый багряно-лазурно-бронзовый с медью фрактал.
Их влечёт сквозь сплетения судеб, несделанных жестов, несказанных слов. Круговертью мелькают, в глазах отражаясь, насквозь вымывая все краски, что были - и что ещё не успели родиться. Всё пространство и ветер вокруг распускаются и до краёв заполняют ароматом сандала и мирры, вкусом пепла и сладкой черники, разогретого солнцем металла и пряных, немного горчащих цветов.
Не быть - на короткий десяток мгновений, что длится и длится, сменив уже десяток часов. Захлебнуться огнём и движением, потеряться в спиральных извивах, запутавшись в переплетении роз. Сажей, нотой кедровой и звоном - на одно ресниц мановение не ощущать ничего.
Снова быть - с упоением, жадностью впитывать отблески пламени, свет преломлёных в спирали огней, отголоски лаванды и тяжёлые ноты сандала. Слышать в шелесте трелью скрипичной улыбку той, что всё ещё рядом с ним. Нежность рук её возле своих поймать ускользающим ветром, тёплым, по-летнему. Ощущать себя цельным и полным - как, может быть, ещё никогда.
Раскрывая глаза, видеть те, что застыли напротив затвердевшим в янтарные статуи блеском костра. Через холод и сталь разглядеть в глубине и манящий цветок ледяного огня, и крыла одиночества. Через силу и ярость узреть затаившуюся меж лепестками печаль. Не делить на "неверно" и "верно" все грани так зыбко и странно в их темноте, их немыслимой бездне - но всё-таки сущего. Не стремиться цепочки и связки причин разобрать по одной - для того, чтобы понять, оценить или взвесить. Не пятнать тишину, что стоит за аккордами бешено вьющейся скрипки и раскатами струн фортепиано, неспрошенным лишним советом. Отразиться в чужой красоте, словно в зеркале остро заточенной стали - тонкой нитью зелёного искристо-яркого пламени. Уронить в лепестках, спрятать между причин одиночества предложение - как одну из возможностей, если станет тоскливо, и в буре морозной по-настоящему холодно, не одной встретить новый жемчужный рассвет.
Отражаясь в глазах, видеть те, что - внезапно! - ему же и принадлежали. Прочитать в серебристых узорах одну из множества истин. Слишком странных, безумных - чтобы думать об этом всерьёз. Слишком важных - чтобы просто забыть, притвориться, что он не услышал. Прочитать о себе - как о ком-то, не слишком знакомом и дальнем, гордость рыцарства, прочность доспеха, стальные мечи. Посмеяться над этим - совсем немного печально. Глупый маленький страж... даже здесь от себя не уйти.
Закрывая... но нет - здесь не место, не время смеживать веки. Возвращаясь к истоку, вновь видеть напротив - её. Ощущать единение в сердце грозы, что сплетает в смертельно-чарующем вихре два взгляда в один, два дыхания, два устремления и две души - воедино. Слышать, как горечь яда и острые кромки клинков растворяются в густо-насыщенном мхово-зелёном спокойствии и равновесии.
Волной клавикорда, звенящей валторной, альтовым дуэтом уносит их новый изгиб бесконечно извитой причудливой бездны. Сквозь окно во фрактале всё выше и выше, во тьму, к пылающим ею в тысяче красок бестрепетным небесам. Отвечать на безумие ветра, сплетаться с потоком из звона и меди, свежести мятной и сладости клевера. Чувствовать - и не мешать, принимать - как становится всё, что мыслилось телом, тысячеглазыми перьями. Быть собой - и не быть, разделять на двоих каждый вздох и биение сердца, что спряталось где-то, в ветрах или в небе, отражаясь в мерцании павших с твердыни и играющих в прятки с угаснувшей где-то поодаль спиралью алмазными бабочками и лепестками разбитых и вновь распустившихся роз. Быть собой - и не быть, составляя лишь часть из единого, большего, целого, ощущая границу меж "я" и "не я" текущим и тёплым, сияющим светом; ощущая, как в две стороны из единой основы прорастают два силуэта, две части, две личности. Как теряется, меркнет, становится слишком неважным "не" перед "я".
Он мог бы по воле, желанию, прихоти магии перекроить и пространство, и время, порталом раскрыв переход. Она с лёгкостью так же могла бы, одним лишь дыханием срезав неважное новое, чтобы добраться до прежнего, старого. Но они из возможных простых совместно избрали дорогу самую сложную, самую яркую, пожиная плоды, сметая преграды и строя мосты. Не идти в одиночку - парить, дивной птицей срастаясь, сплетясь. Создавая себя, создавая друг друга, творя новый мир из осколков свечений, лаванды, жасмина. Запечатляя друг друга - и всё же себя... в поднебесье, на фоне цветов и грибов, в звонком шелесте красок и оглушительном звоне. В пустоте, тишине и молчании разрезанных на половины веков.
Касается мысль лёгким шорохом, выдохом тихим, едва ощутимым.
Я вижу...
Такой же незримо-струящийся светом ответ. Ни неба, ни ветра ни мира... так дико, так правильно, так предсказуемо-верно. Всё просто - одной темнотой обращается мир, если закроешь глаза. Всё сложно - если открыть их пошире, позволить мелодиям радуги, звёздного ветра, солнечного аромата струиться сквозь зрачки. Не всем это нужно, не все понимают, не все и способны переносить смятение хаоса, блеск позолоты на кромке железа и мятный пьянящий, окутывающий аромат. Ваниль и шафран - там, за гранью такого пресного, однообразно-синего неба, что только иллюзия... пусть будет так.
Для него разломился безвременно мир, сияющей гранью прочерченных в небе созвездий рисуя вещей сокрытую - или явную, но всё ж незаметную - суть. Отразился в глазах, рассечённых навечно серебряной сетью сотканных или нерукотворных паутин. Влился в кровь чёрным кружевом давних пожаров и музыкой новолуния, алым золотом упоения в заманчивой глади чудес, тем же светлым, немного туманным серебряным утром, что чертит лучи отражения. Он таким был всегда, он таким стал мгновение назад, позволяя протечь сквозь себя целому миру, пройдя лёгким шагом сквозь вечность. Согревая в ладонь ладонь, что под перьями крыльев давно обернулась пером паслёновой птицы.
Так легко - не цепляться за мелочи: смертный... бессмертный... Так легко - не решать наперёд, что случится, что будет ударом, а что - приключением. Так легко - в маскарадном угаре примерить чешуйчатую, сброшенную кожу змеи - василиска, быть может? или ящерки безобидной? Так легко - быть крылом и лететь, наконец обретая не холод, но безмятежность. Не равнодушие, но в хаосе, что залил всем своим невозможным, переполняющим многоцветьем, словно в оке торнадо, абсолютный покой.

Расступилось - иль прежним осталось, сквозь себя рукавами галактик, пылью звёзд и нейтронным сиянием почивших планет пропустив - перед ними скользящее время, и совсем немного - пространство.
Снова небо - всё то же, чернично-лимонное, с примесью марганца, горечи сажи и запаха роз - чайных, насыщенно-светлых. Снова крылья распахивает над камнями разрушенной-собранной крепости алый дракон, и чернеет терновник, из корне израстая, в башни шипами впиваясь, перечной кровью стекая по кладке рядом с бойцами, что пали столетия назад - лишь для того, чтобы вновь в бесконечной битве сойтись с собственной памятью.
Здесь не звучит в мятно-оранжевом воздухе голосом льдинок, капели и чаячьим голосом колыбельная-плач, не звенят кристаллами пушистые мягкие крылья Сильфиды - он ещё не рождён. Здесь ещё цельный, ещё не узнавший секретов нескольких Макс - он сам? его прошлое? его отражение? или кто-то вовсе иной, почти посторонний, кем он был краткий шаг, целую вечность назад? - о жизни спорит с Маурой - что отчасти совсем не она, а только её отражение. Мандариново-розовый с прожилками сливы, запахом терпким разбитого молнией дерева манго в сплетении с шоколадно-кофейным, шафраново-сладким с глазурью из горечи, алмазом блестящего сока алоэ и белым, бесцветно-хрустящим воском матовых крыльев. Наивные. Милые. Не замечающие птицы, что здесь быть не должно, за сполохами ярости и пепла, что серо-насыщенными снежинками сыпался с башен и облаков, знаменуя падение новое - очередное, вечное - защитников крепости.
Здесь Неревар... кричащее, пронзительное до раздражения пятно на без пяти минут спокойно-мирном многоцветье их поляны. Своим неверием в себя и в окружение, сопротивлением там, где никто и не стремился принуждать, старательным и бесполезным отрицанием того, что в своём существовании зависело совсем не от него, он был подобно резкой режущей секунде, взятой на виоле, занозой болезненной из ядовитого одеревеневшего стебля плюща. Шипом из чужеродной материи, что не врастала в Острова, сливаясь с ними, подпитывая, расширяя - и получая поддержку и питание взамен, а раздвигала всё своею оболочкой - и меж границами зрела лишь пустоту, лишь холод, лишь одиночество и изоляцию от всех и от всего.
Макс видел, пусть и был пером... десятком, сотней, может быть и парой тысяч перьев. Не думая, что это может помешать, не замечая, что не так в раскладе. Не фокусируясь на том, чужими ли глазами он ныне смотрит, обращаясь к половине своей - птице, или же одного желания, привычки не терять того, что можно окрестить привычно зрением, довольно и без них.
Макс чувствовал, как застывает мгновение - не янтарём, что движения сковывает, обращаясь в бесчувственный камень, но холодом нитки разорванных бус, треском жемчуга, что обращается в пыль перламутра и взвесью легчайшей ход останавливает облаков, мерцанием стрелок обеих на цифре несуществующей на циферблате часов - тринадцати пополудни. Вечность, что промелькнёт быстрее дыхания, исчезнет со взмахом ресниц, изменившимся направлением взгляда. Вечность, что будет существовать, пока им нужна, и пока они этого хотят. Вечность, чёрным лезвием перьев вырезанная в радужно-лаймовом тысячецветье ароматов, стекающих с лун, раскрытых на крыльях бесчисленных бабочек. Неощутимая, незримая рана, припорошённая золотом, словно фейской пыльцой, даром матери-магии, анестезией и залогом того, что следа не останется. Что мимо стекающие ртутной смолой секунды затянут и сгладят рябь за явившейся птицей.
Крыло салютует воителям, чья служба почти истекла, накрывает тенью Источник - они ещё свидятся. Сладость и горечь, что дождём освежающим на перьях оставил сбежавший откуда-то ветер, как печать заверения: это и было, иного не надо. Градом крохотных капелек-косточек с очередным взмахом крыльев разлетаются в стороны, пробивают шрапнелью спустившиеся слишком низко облака и щекочут дракона гранатовые следы.
Я не тоскую.
Улыбка, одна лишь, мгновением света, сиянием белым, ослепительным, словно молния, в воздухе. Им бы сейчас мог гордиться наставник пушистый в полоску, в далёкой отсюда, но близкой, возможно, стране столь же безумных чудес.
Я знал, что его не вернуть - и с этим условием выбрал. За заботу спасибо, совершенная леди.
Макс на кончики крыльев подхватывает вуаль, трепетную, словно туман пред рассветом, искристо сплетённую в нечитаемый древний узор - эльфийский быть может? Распахивает, расправляет над ними куполом сияющее полотно - прочное, прочнее кольчуг из мифрила. Единым движением перьев и ветра, вихрящегося послушно вокруг, готового на одно лишь желание откликнуться, складывая, уменьшая тончайшую драгоценность - пока не теряется та между перьев корично-паслёновых ещё одним, перламутрово-льдистым оттенком, прозрачным сиянием запредельным лишь не выбиваясь из них.
Здесь, внизу, всё ещё Неревар... всё ещё не поглощённый Источником. Пол-мига вперёд - в возвратном в то время-и-место, откуда они уходили, движении. Пол-вдоха - после слов дерзких, после рокового удара ножа и его пропитавшей, наполнившей ярости, после падения стен - но до того, как Источник первую жертву свою поглотил. Тень, тонкой линией в потоке Источника освобождённого выплеснувшегося скользнувшая плетью, длинным, когтистым, иссиня-пепельным чёрным пером - иль лапой в движении хищном молниеносном. Десяток шипящих недоброе змей оплетают мятежного эльфа лианами с холодной морозящей прозеленью, тащат подалее, прочь. Здесь его сыграна роль, здесь он не нужен уж более, ничего не изменит, ничего не исправит и не принесёт. Там же, в ином краю вечности будет иначе - Макс помнит о том сожалении, что обронила Релмина, не встретившись лично с собратом. И алым, закатно-стеклянного цвета конвертом, надёжно обмотанным цепью послание это открыткой из прошлого в птичьей скрывается лапке.
Птица делает медленный круг над разрушенной крепостью. Вечность будет длиться столько, сколько им нужно - но нужно ли что-то ещё?
[status]Шляпник во Тьме[/status][icon]https://i114.fastpic.ru/big/2020/1212/29/13331a6e8dfe55fba8b6727e54f7bd29.png[/icon]

Они сделали всё, для чего собрались, для чего пронизали пространство и время, и теперь возвращаться обратно настала пора. Возвращение проще - ни бесконечных падений и взлётов, ни потрясений, ни даже нового изменения, перестройки себя.
Один кружащийся водоворот, в котором сливается золото с алым, тишиной распадается кисловатый со сладкими нотами вкус жимолости и сахарного тростника, темнотой укрывается рассеянный перезвонами свет. Соль и металл, сад из вишен и яблок, разросшийся призраком на опустевших руинах, последний вздох-крик убитого ими дракона... всё позади. Всё за ними в кружащемся калейдоскопе былого и будущего. Один вдох - или выдох водой, обернувшейся свежестью, и запах золы, распавшийся тонкими до прозрачности лепестками ветром развеянных роз.

Темнота. Тишина. Тихий шёпот без слов - в единении, уже знакомом, уже совершенно не новом, не ошеломляющем - и всё же прекрасном. Мира нет - ведь они вновь и есть этот мир. Его небо - в сияющей зелени, что струится вокруг восхитительной леди благородными сдержанными тонами переплетённого облаками малахита. Его твердь - в ослепительно-прозрачном разноцветье, что собралось уже в его руках наивным и текучим перезвоном. Его суть - в их желании и устремлении, воли и памяти.
Вновь мгновение упавших ресниц, затеняющих краски и свет. Мир большой - и им нужно туда, вновь вернуться, нырнуть с головой, окунуться в цветное безумное яркое.
Только шаг. Танцевальный, скользящий, сквозь льнущее со всех сторон послушное марево, сквозь осколки зеркал, что слагают новую - прежнюю? - землю с каждым касанием ног. Так должно быть, всё верно, всё правильно. Чтобы вернуться - им нужно "когда" и "куда". Создать целый мир - как платформу для нового шага из вьющейся вокруг них пустоты. Создать только себя - в неизменном, всегда бывшем и их ожидающем мире?
Есть ли разница? Колокольчиками рассыпается, сияющей с крыльев рассыпанной пыльцой взлетает и тает на кончике мелькнувшего за обратной стороной луны хвоста улыбка Макса. Есть ли смысл в том, чтобы её искать?

Вновь объятие - не жаркое, но уверенное, на три счёта звенящего лунным сиянием танца - и прямая рука, подхватившая руку в чернично-малиновом небе, в окружении мятных и шафрановых звёзд. Они там, куда направлялись, и спускаются с неба кометой, сплетённой из света и тьмы. Малахитовый холод, мандариновый звон - и один свежий ветер, что треплет одежды и волосы.
Они здесь - и танец окончен. И должен Макс сделать шаг назад, отдать поклон, но не выпускает её пальцев из своих, не размыкает почти невесомого полуобъятия. Он всё ещё ветер и немного проросшей насквозь черноты, он всё ещё звёзды - и тело, что ткётся из них, лёгкое до непривычности и колет не нашедшими себе места искрами, шипит пузырьками, застывая в привычности крови, пальцев, лица.
- Вы бесподобно танцуете, Релмина, - он смотрит, глаз от неё не отводя.
Изумрудный взгляд, рассечен поперёк серебром, немного пьяный, прямой и пристальный - за гранью вежливости, за гранью этикета. В волосах запутались паслёново-тёмные перья.
- Я очарован… - он склоняется, легко касаясь губами тыльной стороны её руки. - Никакие слова не опишут моей благодарности и моего восхищения.
[status]Шляпник во Тьме[/status][icon]https://i114.fastpic.ru/big/2020/1212/29/13331a6e8dfe55fba8b6727e54f7bd29.png[/icon]

О, Макс смотрел, ловя мельчайшие оттенки в чужом лице, малейший настроения чужого звон, что в песне общей Островов блестел витой серебряно-льдистой нитью, сверкающей тьмой. Он слышал всё до ноты, до созвучья, им уделяя много больше внимания сейчас, чем обступившему их мятно-кружевному лесу, вверх устремлённому скруглёнными по всей длине дугами, почти сошедшимися в зенитах лун. Чуть жёсткий бархат стрельчатого окружения, припорошённого жасминовым неровным конфетти, запутанный дыханием сирени, белой, и звуком ландышевых колокольчиков в глуши и близко так его не волновал, как отблески в глазах чужих, мелькнувшие там разноцветной тенью.
Релмина непроста была, бесспорно. Остра и тяжела, местами колка, как тёмный лёд тысячелетний на дне промёрзшей океанской бездны. Прекрасна и чарующе-свежа в почти графитном совершенстве чётких линий. Далёка - так, что пространство меж нею и всем прочим было надёжнее самой прочной стены. И всё же… так неуловимо, так мягко, листопадом осенним, ласковым шёпотом тени, мерцанием павшего с неба луча так близка.
Скрипичная трель крохотной огненной змейкой скользнула, сплелась, рассыпаясь ароматом сочным ежевики, полыни и мирры, и запуталась в светлых волосах, спрятавшись, искристой новой прядью в них обернувшись.
- Вы дарите мне надежду этими словами, - Макс вновь улыбнулся эльфийке, светло и тепло.
Её непривычность к подобному, неприрученность даже он чувствовал тоже - шорохом снега в высоких горах, тверью пронзительной сини над ними и россыпью нот, с тихим стуком упавших на шахматную доску из мрамора. Но он не спешил, и её торопить не стремился - и без того уж довольно при встрече неожиданно-первой успел получить. Однако же и отступаться не стремился - столь совершенной красоте пошло бы стать на толику живей. И одиночество её хотел он если не стереть, то сгладить.
- Я буду верить, что случится и ещё один подобный танец между нами. Пока же позвольте…
Парень, чуть отстранившись, прошёлся по своим карманам, пытаясь понять, куда же после всех метаморфоз запрятался конверт - и где столь нужное им радужно-прозрачное перо вуали, что стоило Источнику в скорейшем времени вернуть.
Перо нашлось вперёд - и даже не в кармане, а меж цветным, вновь в переливах оранжевого в фиолетовый с розовиной камзолом и рубашкой, чернично-чёрной. Устроилось поближе к сердцу, согретое его звучащим стуком, отполированное беспокойством и заботой, распускающееся тонкими усиками дождевого свежего аромата и капелью едва слышного звона. Там Макс пока его решил оставить, не доставая лишний раз на свет.
Конверт вскорости тоже отыскался - в кармане не камзола, правда, брюк, откуда парень поспешил его извлечь.
- ...позвольте вручить небольшой сувенир.
Рассыпалась цепь, что служила жестокой границей - и перед Релминой, к ногам её с высоты полуроста и поднятых рук упал Неревар. Живой - пока ещё, а может быть, и вновь. И даже, на первый взгляд, не слишком повреждённый, помятый только несколько от пребывания конвертом и путешествия сперва в когтях, а после - в небольшом кармане.
- Мне грустно видеть, как грустите Вы, миледи, - Макс на Релмину вновь смотрел, не отрывая взгляда, лишь краем глаза присматривая, чтобы не попробовал своей судьбы избегнуть Неревар. - Быть может, он немного Вас утешит?
[status]Всемогущество - это просто побочный эффект[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/0015/e9/2d/4/274130.png[/icon]

Где...
Улыбка и лёгкая грусть, сплетаясь вместе, прозвенели в тёплом воздухе чистым тоном "голоса ветра", рассыпались пастельно-лиловыми нотами лаванды и сладковатым, с горечью, привкусом верескового мёда. Уже не отзывалась столь болезненно память о том, что он говорил с миражом вместо подруги, и не цепляло остриём ни то, что она оставила вместо себя копию, ни то, что он её не распознал.
Верно, бегает где-то по кошачьим делам.
Оборотница вполне могла пить лунный чай у Ами. Или слушать новости о его исчезновении от Лиама или И-дон, которая должна была передать их. Возможно - дознаваться посредством магии или лично у Ралея... Макс не знал. Но надеялся, что тревожатся они не слишком. И был почти уверен, что всё сложилось к лучшему.
Вслух парень не пытался даже произнести хоть что-то из этого. Не оттого, что отвлёкло его внимание от мыслей столь ощутимое в своей короткой выразительности касание чужого чувства. Макс уловил - и улыбнулся вновь Релмине. Он не считал, что сделал что-то, столь уж заслуживающее признательности, но в то же время понимал, отчего леди испытывает её. Помнил то одиночество, что синей бабочкой притаилось в глубине её глаз.
И даже не потому он молчал, что властно эльфийка требовала тишины - пусть не от него, но этому праву трудно было противиться. И всё же не от этого Макс не стремился раскрыть тёмному эльфу истину, поправить его заблуждение. Он смотрел, как корчится Неревар в своей злобе, изливаясь ядом, и почти мучительно сочувствовал, сознавая, насколько глубоко и безнадёжно тот слеп. Но всё так же не вмешивался.
А дальше... дальше звоном столь внезапным, столь оглушительным и резким взорвался воздух, касаясь дрожью, впитываясь в кровь осколками агонии чужой. И парень сам забыл на время, как дышать, внимая дрожи воздуха и слизывая с губ вкус, оседающий на них, до остроты и боли пряный. Он ощущений этот сорт прекрасно знал - и глубина недолго прозвеневшего аккорда его не оставляла равнодушным. Увы, подобный угол отношения разделить могли немногие - и Неревар явно не входил в их число. Впрочем... если быть совсем уж честным, то Максу не было до этого никакого дела.
За метаморфозой эльфа он наблюдал с тем же пристальным вниманием, что сопровождало каждый устроенный им ли самим или же проходящий в его присутствии эксперимент. Тенями отражались в зелёных, почти немигающих глазах отросшие когти, вздыбившийся гребень и показавшиеся на свет клыки. Внутреннее, вывернутое наружу, безжалостно и, вполне возможно, справедливо. Суть, явленная всем...
- Элегантно, - оценил Макс, медленными шагами обходя перерождённое чудовище по кругу, едва заметно морщась, когда доходили до него отзвуки источаемого им пламени и резонанс обуревающих эмоций.
Эта боль, эта ярость и гнев не были ни вкусными, ни интересными, касаясь чем-то, сродни едкой грязи и оставляя перечно-пресное послевкусие размолотых в крошку камней, гари и сухости. И парень, сделав полный круг и вновь подальше отступив, к Релмине возвращаясь, луч одной из лун подхватил, свивая из него прозрачно-дымчатый бокал, наполняя щепоткой столь приглянувшегося ему черничного неба, парочкой подвернувшихся мятно-зефирных звёзд и шёпотом ветра, принесшим прохладный, чуть кисловатый вкус померанца.
- Но стоит повесить табличку "руками не трогать". Составите мне компанию? - он протянул бокал леди.
В целом пить Макс мог и один, тем более что коктейль вышел едва ли алкогольным, скорее прохладительным. Но не предложить Релмине присоединиться было невежливо во всех отношениях.
- И верно нам не следует заставлять Источник ждать ещё?
В вопросе парня без труда читалось и "где он?", и "где оказались мы?". Да, лишь теперь Макс обратил внимание на устремлённый высь невероятный сад, что точно их не окружал, когда они отправились за вуалью.
[status]Всемогущество - это просто побочный эффект[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/0015/e9/2d/4/274130.png[/icon]

О том, что "он", звучавшее в устах Релмины, должно подразумевать "Неревар", Макс понял не сразу - уж слишком оторванной от заданных вопросов вышла эта фраза, ни с какой стороны не походя на ответ. Но осознав - из пояснения чуть позже, плечом лишь дёрнул.
Туда ему дорога! На Островах спокойнее станет...
Исполнение желаний - буквально и во всей полноте, если вдуматься, было самой ужасающей карой. Он знал это... как немногие знали. Ему повезло - не только пережить, но и получить не меньше, а возможно, и больше, чем он потерял. Неревар не обладал его везением. И Максу с жестокостью прямого обоюдоострого клинка было ничуть его не жаль.
Он поднял взгляд - прослеживая взгляд Релмины, сперва непроизвольно, затем уже сознательно. Что она искала в вышине, где танцем бесконечным кружили вкруг трёх лун осколки света, кристальными бабочками слагая изменчивый ковёр созвездий? Он не знал. И сам ничего там не увидел, кроме знакомого уже переливчатого аромата спелой черники и тёплых капель янтарного золота, проступающих из него дымчатым узором, падающих сверху шелестящим флейтой водопадом.
Взгляд, перешедший на него, коснулся ощутимым холодно-пламенным, уже не режущим до боли, но всё ж внимание эльфийки передавая столь ясно, что сомнений быть просто не могло. Макс обернулся, ответно взгляд переводя… и в изумлении застыл на полужесте, полувздохе, полувзгляде, едва не уронив бокал. Сюрприз такой, повеявший весной, свежим прозрачным ветром, напоённым тонким ароматом подснежника и вкусом самых первых ранних ягод, застал его совсем врасплох, остановив на полумысли, в мгновении, как бабочку в расплавленном стекле, оставив.
Он не ответил, мимоходом лишь кивнул, разделяя мнение эльфийки о том, что был Пасваль совсем ужасен, и что теперь он многим лучше стал. Его остались пальцы в том же виде, той же позе, словно сжимая тонкую ножку даже тогда, когда покинул их бокал. Это было далеко за гранью, когда вокруг него смеялся ветер и звенела акварель.
О боги, как Релмине шла улыбка!
Чтоб суть вопроса нового понять, ушёл ещё секунд почти десяток, в которые Макс ровно так же неотрывно любовался. Затем его немного ступор отпустил.
- Пешком, конечно, - откликнулся парень, опуская поверх ладони эльфийки свою.
Инверсией очередной не он прекрасной леди, но она ему протягивала руку, прогулку предлагая, указывать намереваясь путь. Сколь мелкой крошкой сыпались шаблоны, лишь стоило оборотить на них свой взгляд. И груда "не" истаивала дымом, раскалывалась на куски, хрустящим мелом отправляясь грибам на корм. Это мелькнуло в голове парня даже не мыслью - пониманием, осознанием. Отразилось новой улыбкой, способной спорить в ясности если не со светилами, то со светлячками, что взлетали с земли и прятались в бамбуковых стеблях.
- Каждое мгновение Вашей близости мне до крайности приятно, и встречу нашу я продлил бы до той поры, пока Вам моё общество не станет скучным. Но простите мою несдержанность и жадность - я так хочу ещё одну себе позволить наглость.
Возможно, он и не осмелился бы столь форсировать события. Но поцелуй всё ещё стыл на его щеке угасшим касанием, аквамариновым следом, базиликовой пылью, способной в лёгкости поспорить с лунным светом.
- Релмина... - он смотрел в её глаза, сжимая в пальцах чужую ладонь.
Жест ласково звенел негромкой нежной скрипкой, окутывая соединение рук кружевным ореолом созревшей сливы и лиловой пряностью шалфея.
- Вы позволите на "ты"?
[status]Всемогущество - это просто побочный эффект[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/0015/e9/2d/4/274130.png[/icon]

- Тебя, - просто ответил парень.
Рассветом, что собой их почтил, он любовался, не торопясь разрывать на куски то, что было прекрасно и в руки просилось, но ещё не раскрыло себя во всей полноте. Так можно в петлицу сорвать нежно-трепетный бутон, а можно терпения набраться - и он расцветёт, одарив неземным ароматом.
Не меньше, чем зреющему, будто кисть винограда, рассвету, внимания доставалось и саду вокруг. И столь сильно он был напоён одним лишь мерцанием снега, отзвуком бури, поцелуем холодного царственного совершенства, что не было - и не могло прийти в голову Максу иных ответов на этот вопрос.
- Я здесь вижу тебя. Твои волосы цвета снегов в лепестках нежных лилий. Твою суть, отражённую в воздухе, словно в воде. Твой портрет, что так дивно написан тишиной и оттенками синего с чёрным. Мы пришли? Здесь твой дом?
Вопросы его, однако, в какой-то мере можно было считать риторическими - вместо того, чтобы дождаться ответов на них, парень зачерпнул горсть густой шелковистой пустоты и разжал ладонь, позволяя ей стекать сквозь пальцы бесконечным пересыпающимся ручейком.
- Мне здесь странно... немного, - задумчиво, медленно проговорил он. - Не плохо, не страшно, не чуждо - но странно. Словно это уже не совсем Острова. Словно суть здесь иная врастает корнями в основу. Не яркость безумия, не радужный ветер, не смех. Глубокое что-то, бездонное... тьма. Нет... - он качнул головой чуть заметно, отрицая только что сказанное, - не тьма. Я не знаю этого слова...
Тишина не давила на уши, но вливалась в сознание отчего-то вдруг жаром, неведомо как зародившемся в местной прохладе. Может быть, то рассвета лучи после ночи чернично-глубокой с непривычки собой обжигали? Но свет, золотисто-рубиновый, алого чистого тона, до прозрачности утром размытого, оставался, в лиловое небо втекая малиновым вкусом, разбавляя лавандовый бриз и нежность кремовых сливок. А жар схлынул так же внезапно и резко, как накатил, словно в море волна, унесённая уходящими лунами. Басовитым насыщенным рокотом что-то дрожало - за гранью и зрения, и слуха, отзываясь словно пытаясь войти в резонанс.
- Я нелепым себе здесь кажусь в разноцветье, - тихо Макс продолжал, - здесь другие законы. Я смог бы коснуться, мне мнится, я чувствую зов, что по грани скользит, словно бы мягкое, словно бы бархатное, шоколадно-кофейное в тьму... нет... не в тьму - там другой, низведённый в неё, бывший кремовым когда-то оттенок. Это словно бы круглое, словно бы спит - но не спит, и не дремлет, и даже не оцепенело - но как будто не здесь. И здесь в то же время. Не живое, не мёртвое, не семя, не сердце... не знаю, - взгляд зелёных глаз вновь устремился к Релмине. - Не знаю, понять не могу. Оно словно бы ниже, словно в пещере без входа и выхода - но не в плену, просто так и задумано. Я мог бы коснуться, - повторил он, растерянность лёгкой серебряной пылью сверкнула в глубине изумрудов, осыпаясь нотами едва слышного звона. - Но... не уверен, что стоит. Я переродился полностью дважды. В третий не знаю, смогу ли... Боюсь... - привычно он начал, и вновь усмехнулся, сознавая, что непредумышленно лжёт. - Не боюсь... - поправился парень, - но предполагаю, что могу начать забываться, все нити с прошлым и минувшим порастеряв. Не хотелось бы этого. Моё "я" пусть привыкнет сначала столько вмещать.
Вновь молчание - недолгое, мятными каплями проливающееся на лепестки белых лилий, изумрудом созвездий, словно с неба сбежавших, оставаясь зелёным на зелени.
- Здесь люди, наверное, мёрзнут? - совсем невпопад. - До инея изо рта и отмороженных пальцев по самую душу. А мне не холодно - словно я внутри совсем пустой, словно я - это ветер.
[status]Всемогущество - это просто побочный эффект[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/0015/e9/2d/4/274130.png[/icon]

Нет лишнего... Макс улыбнулся, услышав это. Видела бы его Релмина немногим раньше... когда он только на Острова попал, когда почти с отчаянием он веры ожидал, и злился, что её не получает. Когда в сомнениях метался, увязнув, влипнув в желаний собственных запутанную паутину, что смешавшись комом, порождала страх. Он, как и все, с собой принёс довольно шелухи, что нарастает в каждом человеке. Ему лишь посчастливилось быстрее понять, острее почувствовать - но своей большой заслуги парень в том не видел. Не прикоснись к нему тогда Шеогорат... кто знает, не застрял бы он возле руин, замерев на личном перепутье и до сих пор не решаясь хоть что-то выбрать.
- Да, ты права, - Макс кивнул, ладонь, вторую, опустив поверх её, скрывая пальцы тонкие эльфийки среди своих. - Это совсем чрезмерно. Тем более что из рук твоих я получил уже преображение.
Он улыбнулся вновь, вспоминая их недавний танец, что начинаясь темнотой и солью, полынным звоном стали с серебром и пеплом роз, в финале стал полётом сквозь пространство, время и сквозь самих себя. Эхом, почти не нарушая тишины и белизны царящей здесь, вплетаясь в аромат жасмина каплей тонко-сладостного цветочного мёда, вокруг парня почти невидимым флёром струилось лёгкое счастье - от пережитого и того, что оно принесло за собой. И совсем ему не мешал растворённый в пространстве незыблемый лёд. Макс тянулся к нему, касаясь незримо дыханием вместо ладони, позволял оседать тонким кружевом белого инея - словно вуали на мерцающе ярких цветах, пил не жадными, но большими глотками - вместо цветного коктейля, новую порцию которого для себя он так и не сотворил, наслаждаясь глубоким и чистым вкусом сладкого мятного холода.
- И я не боюсь, - Макс едва заметно качнул головой. - Это вовсе не страшно - замёрзнуть, чтобы позволить лишнему отмереть. Очищение - дар, что позволит сделать шаг дальше, став более совершенным. Я не чувствую здесь разрушения, и твоя башня в глазах моих - знак чистоты. Символ того, что она достижима. Вот только... - заметил он тихо. - Тебе совсем не милы белые цветы. Скажи, незабвенная... до того, как я засыплю тебя вопросами о том, что такое Блисс и Крусибл, в чём их роль, и кто же такие Тейдон и Сил, коих ты упоминаешь уже не в первый раз - скажи, какие же цветы тебе придутся по душе? И... - скулы парня порозовели, словно было в его предложении что-то вовсе непристойное. - Если вдруг ты хочешь поделиться тем, что тебя гнетёт - не через слияние, а так, по-человечески, я буду рад послушать. То есть не тому рад, что тебе тяжело, а... - он окончательно смешался, ещё сильнее покраснев. - Ох, кажется, мне лучше помолчать.
[status]Всемогущество - это просто побочный эффект[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/0015/e9/2d/4/274130.png[/icon]

Макс сделал шаг - всего один, чтоб за спиной Релмины оказаться неслышно, словно тень. Она его совсем недавно соткала из тьмы и света, из звёзд, что воссияли лишь для них, из малахита невозможных звуков. И он в тот самый миг соткал её.
Касанием обычным, без ветра и без звона облаков в рассветном небе, без ароматов новых или старых - теплом, совсем простым легли на плечи пальцы. Объятием укрыли руки - некрепким, одного движения, полшага могло бы ей хватить, чтоб отстраниться вновь. Но до того он вновь давал почувствовать, что рядом.
- Затем, что это так, - ответ совсем негромкий. - И я хочу границей этой стать - как компаньон, как друг, коль ты позволишь.
Без слов вокруг стелилось понимание, исходящее от парня, и многократно отражённое в каждом цветке, словно в тысяче зеркал. Оно не резонировало пережитой болью, не отдавалось давящей тяжестью, не приносило с собой эхо давнего отчаяния - к сожалению или к счастью, но отдав всё это Сильфиде, Макс перестал ощущать минувшее как случившееся с ним. Однако он помнил… помнил, как сам был готов отдать если не всё, то безумно многое за один глоток тепла, за чувство принятия. Помнил, как это - быть наедине лишь с собой и в дисгармонии со Смертью. Помнил - и не хотел, чтобы для Релмины это продолжалось.
- Я могу попробовать представить, как это резко, глупо и странно выглядит. Как дурная шутка. Но я ведь не шучу. Релмина… - он позволил себе, склонив голову, коснуться губами её волос, легко, почти неощутимо, вдыхая тонкий запах синих роз, утренней зимней свежести и леденящей мяты. - Мне хорошо - вот так, когда ты рядом… но суть не в этом. Суть в том, что просто так тебя оставить я не могу. И спрашивал, чтобы узнать чуть лучше. Прости меня… я не сумел остаться равнодушен.
Сейчас парень не видел той ледяной неприступной королевы, что так его явлением сразила, перед которой, хотелось преклонить колено рыцарственным жестом и восхищаться её совершенством с подобающей дистанции. И не ощущал той божественной партнёрши, с которой они не так давно сливались в танце. Сейчас Релмина казалась ему ранимой, тёплой и совсем живой. И её хотелось укрывать, беречь, заботиться - ведь помнил Макс, как это колко, быть живым на грани смерти… Но и как радостно бывает жить, он тоже знал.
- О том, что я уйду, - продолжил он, - да, это правда. Там остались люди… да и не только люди, существа, что для меня важны и дороги. Я захочу увидеть их снова. Я пока не скучаю - но стану скучать. Мне захочется обнять их, поговорить, провести время вместе. Но… то же самое относится и к тебе. Встретиться - этой причины достаточно, чтобы вернуться сюда. Не только мне, конечно, это решать, но я надеюсь, что Шеогорат не оставит меня своей милостью и не закроет границы. И… знаешь… - медленно проговорил Макс. - Я, наверное, всё же не гость Островов. Не житель… и вряд ли им стану. Но здесь мне удивительно правильно, здесь я ощущаю, что я на своём месте. Словно они меня ждали. Или я этого ждал, - он улыбнулся, едва заметно, но тепло. - В своей ошибке проекция моей подруги была точнейшим образом права. Она так боялась, что Острова поглотят меня, что я растворюсь в той вседозволенности, что получил здесь, что потеряюсь в них и позабуду себя… Но здесь лишь я себя обрёл. Однако Острова из сердца мне теперь не вырвать. Да я и не хочу того. Они всё же меня поглотили.
[status]Всемогущество - это просто побочный эффект[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/0015/e9/2d/4/274130.png[/icon]

Макс слушал, продолжая обнимать её, не замечая, что с каждым мгновением безотчетно сильнее сжимает руки, теснее и ближе прижимая эльфийку к себе. Всё продолжало быть как-то очень неправильно, словно озеро, в котором взбаламутился ил, словно невпопад перемешанные слои цветного песка, что уже не составляли картину - вились неопределённым клубящимся хаосом, и близко не похожим на гармоничное сплетение цветных ветров.
Он не желал посягать - но всё же вторгался, непроизвольно раскалывая чужую жизнь, обращая трещинами привычный, устоявшийся порядок вещей. Не желая повредить - но впечатывая собственный след, словно реальное было куском льда, к которому он прижался нагретой на печи ладонью.
Я стал достойным отражением тебя...
Парень не стал поминать всуе - даже мысленно. И без него здесь было достаточно смерти.
Ему так хотелось укрыть эту хрупкую - при всей её невероятной силе - девушку, спрятав от тени то ли безысходности, то ли отчаяния, что мнилась ему в последних её словах. Уверить, взрастить в ней твёрдое чувство и знание, что не “иногда” она достойна, но большего, много большего - и человека, который будет способен ей это дать. Защитить её - от холода, чёрствости, отчуждения… и от себя самого. От касания, что, оказавшись вдруг столь близким, разрушало.
Он знал, что сотворив подобное, не должен был Релмину оставлять. Ни на минуту, ни на час - пока столь резко свалившиеся изменения не станут хотя бы немного привычными, а искра - не приживётся, перестав обжигать, но начиная греть.
Он знал, что уйдёт. Его паломничество было не завершено, не всё увидел он, не всё познал, не всё почувствовал - и ко встрече с Серым Маршем себя готовым тоже не ощущал, по сию пору не представляя, что же делать, когда он с ним лицом к лицу столкнётся. Он знал также, что уйдёт в одиночестве. Не оттого, что не желал компании Релмины - она была бы ему безумно приятна. И не оттого, что думал он о её занятости здесь как столпа Предела - не думал, вместо анализа ситуации вновь предпочитая ощущения. А они говорили, что так просто надо. Что этот поворот - из тех, которым должно позволять происходить.
Макс довольно часто выражался, и довольно редко сквернословил, предпочитая выражать эмоции высоким безобидным стилем шимарских горцев и жителей далёкого Ехо. Сейчас же ему хотелось ругаться, грязно и долго. Но не хватало слов.
- Я клянусь тебе, - тихо произнёс парень, - что моё желание сблизиться и узнать тебя не в жалости имеет корни. И обещаю, что если что-то переменится в моём желании общаться и другом тебе быть, скажу я сразу же, как только осознаю то. Тебя прошу о том же - не молчи. Насчёт последнего…
С этим было сложнее всего - не имея цели, в общем-то, что-то скрывать, Макс, тем не менее, довольно смутно представлял, как охватить всё то множество деталей, что составляли собой человека, в котором каждая, не понятая правильно, не сказанная вовремя, могла оказаться ранящим клинком.
- Я обещаю быть с тобой прям и откровенен. И снова надеюсь на ответную любезность в том же. Вот только… ещё бы знать мне, что в твоих глазах имеет значение, а что - мелочь, не стоящая внимания. И разговор это будет долгий. Давай поступим так… - предложил он. - Вернём вуаль Источнику, его устроим, а потом я сделаю чай… ты, кстати, любишь чай? Или предпочитаешь другие напитки? И что к ним? Десерты? Закуски?.. - он улыбнулся. - Одни вопросы… я почти совсем ничего о тебе не знаю. Но узнать всё так же хочу. И о себе за чаем расскажу - чем живу, какие обязательства на себя принял, какие связи и с кем в основном поддерживаю. Не буду обещать, что сам досконально всего коснусь, - проговорил он. - Жизнь, даже такая небольшая, как моя, всё ещё слишком многомерная штука. Поэтому спрашивай. Всё, что узнать хочешь. Всё, что тебе покажется важным или просто любопытным. Я отвечу, без утайки. Скрывать от тебя ничего не хочу, но без новых магических вмешательств вроде передачи памяти предложить могу только такую честность. Этого будет достаточно или ты хочешь знать полнее?
[status]Всемогущество - это просто побочный эффект[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/0015/e9/2d/4/274130.png[/icon]

Макс лишь кивнул, её ответ услышав, едва заметно, коротко. Он предложил, что мог - а на какие вопросы она хотела получить ответ, решать было уже самой Релмине. Отметил он и изменение в ней, сокрывшее ту нежную и хрупкую, словно лепесток, девушку, вернувшую столь поразившую его с первого взгляда королеву - ослепительно совершенную и столь же нерушимо-холодную, как самый чистый бриллиант, как кристалл вековечного льда.
Он не стал её удерживать, в свою очередь позволив себе скользнуть взглядом по обстановке, оценивая убранство. Белый... вновь белый. Если снаружи, среди моря цветов, были уместны столь же снежно блиставшие стены, то здесь этот цвет казался лишним и неуместным,напоминая о работе, превращая уютный милый дом во что-то офисное и холодное. Чужое. И это чувство лишь подчёркивал и хаос, друг с другом не особо совместимых подушек, небрежно брошенных повсюду на полу, и элегантной стати рояля и скульптур.
Релмины замечание о том, когда в последний раз она посещала свой дом (или всё же только эту его часть?), отозвалась улыбкой. О, в чём-то Макс эльфийку понимал прекрасно, хотя в своей гостиной бывал куда как чаще. Как не бывать, если именно туда выводила матрица телепорта. Но полноценно востребованной и жилой из всей Башни всё равно оставалась только лишь лаборатория. И, временами, крыша.
Меж тем Источник, откликаясь Релмины зову, вновь перед ними возник. Разыскав в своей одежде спрятанное перо - то самое, которым столь нужная им всем вуаль была обращена, Макс его на раскрытой своей ладони вновь свету явил:
- Вот она.
И в некотором замешательстве он взгляд перевёл с Релмины и Источник и обратно. Не обликом иным, немного странным их ...подопечного сейчас, пожалуй, это чувство парня диктовалось - тот узнаваем был, и гармоничен, не вызывая ни малейшего диссонанса. Но что надлежит дальше делать и как... та интуиция, что направляла Макса, сейчас молчала, а разум... о, разумом дивные порядки Островов не стоило и пытаться окинуть и постичь.
[status]Всемогущество - это просто побочный эффект[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/0015/e9/2d/4/274130.png[/icon]

- Наверное, это хорошо... - всё с той же лёгкой потерянностью кивнул Макс.
Он прежде тоже не мешал Источнику рассматривать их пронесённую сквозь время и пространство драгоценную добычу. И в свой черед наблюдал за ним, слушая пояснения Релмины, что дополняли фоном робкие не-движения Луноглазого, сплетаясь с ними в мерцающе-жемчужное полотно, колышущееся вокруг.
От него не пытались скрыть ни деталей, ни важного, охотно делились теми знаниями, что обладали. И всё же чего-то словно бы недоставало. Если суть магии Островов, их пульс и биение Макс улавливал интуитивно, столь же интуитивно следуя ему и вливаясь в него, находя резонанс и творя, то как только речь заходила про Серый Марш и всё сопутствующее ему, понимание словно бы отключалось. И оставались лишь сухие слова, подсушенными семенами акации покидающие стручки, рассыпающиеся вокруг дробным кофейным цокотом и неопределённым послевкусием жасмина.
- Но я вовсе не хотел её изменять, - он проводил исчезнувший Источник взглядом и вновь к эльфийке обернулся. - Релмина... скажи, теперь всё, чего я коснусь хоть сколько-то плотно, будет вот так перенимать мой след?
Парень не мог понять, радует его это или заставляет грустить. Ему было приятно, что Острова так принимают его, откликаясь на жесты, и печалило, что каждое касание оборачивает и искажает то, что и без его руки, возможно, было прекрасно. Он ощущал, что это - естественно верно, что без него или с ним всё здесь меняется с каждым движением и каждым танцем, медленной патокой, вобравшей в себя всю палитру красок и звёзд, кружась и переливаясь под фоново-тихую музыку, что играли созвездия. И начинал видеть разницу: как с ним, и как без него, пока лишь смутно угадывая всё богатство прожилок, мрамором расползающееся во всецветном зелье этого зыбко-изменчивого мира.
Никогда, наверное, прежде Макс столь отчётливо не ощущал собственный след. Думать об этом… не чувствовать, именно думать - о боги, как это давалось тяжело. Словно всё в голове затвердело монолитно-единой горой, куском бетона, насаженного на старую арматуру, и эту неподъёмную неловкую тяжесть ему нужно было сдвинуть и перевернуть.
- И пока я не забыл…
Парень не пытался торопить себя. В этот раз - не пытался. У них было время… но даже если бы его не было - не имело никакого резона двигаться дальше, уже поймав ощущение, что ты в полной мере не можешь воспринимать.
- Ты говоришь: всемером? Ты и Шеогорат, я так предполагаю, Тейдон и Сил… а остальные трое? Кто из раза в раз мог это пережить и… почему?
[status]Всемогущество - это просто побочный эффект[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/0015/e9/2d/4/274130.png[/icon]

- Не так, чтобы очень, - честно отозвался Макс.
Окинул взглядом диван, помедлил пару секунд, затем подтянул к нему пару подушек из тех, что валялись на полу, и устроился на них. Релмина нескольких вещей коснулась, но Серый Марш из них был самой важной. И обсудить вначале парень хотел его - к прочему можно было вернуться позднее.
- Мне вроде как о нём все говорили - и Хаскилл, и сам Шеогорат, и от Источника я тоже… ну, можно считать, что слышал. Хотя через него скорее видел, - поправился Макс, - но не суть. Какое-то представление и он мне дал. И ты упоминала кое-что. Я знаю, что он случается раз в тысячелетие. Что разрушает Острова, оставляя после себя только руины, и убивает… нет, не убивает - выжигает людей, обращая их в свои аватары, в проекции собственной сути, стирая то, чем они были прежде, и это абсолютно необратимо. Что начинается в Пределе и двигается дальше по территории, захватывая его, Манию и Деменцию, и до самого Нью-Шеота, не вступая лишь в тронный зал, куда ступить не может. Что знаменуется прорастающими всюду серыми кристаллами и представляет собой Порядок, настолько чуждый Островам, что это приводит к их разрушению. Что это - следствие проклятия иных дэйдра.  Что с ним пытались бороться - и сам Безумный Бог в том числе, но все попытки были неудачны. Прилично набирается, если вот так перечислять, достаточно если не для картины, то хотя бы для наброска. И в то же время… - парень помедлил, а затем устремил на Релмину всё столь же растерянный взгляд. - Я ничего о нём не знаю. Я ни единым словом не в состоянии его хоть как-то описать, так чтобы слово это отражало суть достаточно верно. Он разрушение, и в то же время воплощение, он ластик и калейдоскоп с единственным стеклом, настолько прямым, что оно искажает. Он дурман, наркотик, и величайшее прозрение… он воплощение кошмара и самое сладостное, что может быть. Всё так… - он так резко тряхнул головой, что с неё едва не свалился цилиндр. - И всё не то! Совсем не то… Я говорю тебе об этом - и сам не ощущаю то, что говорю. Острова - они вот… такие близкие, такие доступные, такие мягкие и податливо-звонкие. Я чувствую их на кончиках пальцев и черпаю, как воду из родника. В них можно упасть, словно в лёгкий перистый пух, или врасти, раствориться, корнями втекать в это невероятное небо, и танцевать вместе с ветром, став таким же, как он. Мне всё ещё очень трудно понять, как оно происходит, и от осознания сводит немного то, что должно бы назваться здравым рассудком. В голове столько рамок, что в них не влезает, как это можно, вообще, как я - и вдруг почти что стал богом. Ничего, - он рассмеялся, - что не сумеет раздвинуться, будет поломано, давно стоило там прибраться и освежить интерьер. И даже теперь, даже так - ощутить мне безумно легко. А Марш… о нём, кажется, даже сведения ускользают сквозь пальцы, как серый туман, теряя свой смысл. Издалека - что-то есть, ближе подходишь, пытаешься в руку взять - и ничего совершенно...
Парень уставился на свою ладонь с таким видом, словно на ней был написан скрытый ответ. А, ничего не обнаружив, вновь поднял голову.
- Шеогорат говорил, что не стоит препятствовать кристаллам расти, не стоит драться с Серым Маршем, но следует его пересоздать. Изменить. И, кажется, Хаскилл для меня уточнял, что это возможно лишь для того, в ком есть аналогичный оттиск, кто сам несёт в себе Порядок. Но в то же время для того, кто получил всю правду Островов. Я же… пока не соответствую. Возможно, что ни одному из двух. 
[status]Всемогущество - это просто побочный эффект[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/0015/e9/2d/4/274130.png[/icon]

Макс слушал, обратившись во внимание, пытаясь новость, что ему поведала Релмина осознать и как-то переварить. На первый взгляд она казалась дикой... а на второй хотелось встать и постучаться головой об идеально белую стену башни, недоумевая, как столь очевидная мысль не пришла в эту самую голову раньше. Ведь кто в мире, полностью подчинённом одному-единому богу, может со столь раздражающей периодичностью делить и умножать всё на ноль? Только ...сам бог.
- Я... понимаю, - с той же лёгкой неуверенностью медленно кивнул Макс. - Насколько вообще могу понимать. Эта новость ...внезапна. Мне нужно подумать... - он замялся, понимая, что это будет проблемно и, возможно, неэффективно. - Почувствовать... В общем как-то этот факт в себя усвоить. А он в ближайшем рассмотрении столь велик, что разом весь в меня не слишком лезет.
Парень снял цилиндр помассировал висок, растрепав собственные светлые волосы с одной стороны, и водрузил головной убор обратно, сдвинув к затылку, отчего тот сел ещё более криво, чем прежде.
- Но я, кажется, знаю, о каком порядке ты говоришь, - лицо Макса просветлело, когда с мыслей, всё ещё еле ползущих, он перебрался на чувства. - Острова хаотичны, но при этом есть общая гармония в том, что здесь происходит и существует - во всём, от пыльцы на травинке до лун, что смеются на небе. Их мелодия слаженна, хоть и странна с непривычки, их движение - танец, а не энтропийное метание. И оттого столь ужасен Пасваль, выстроенный невпопад ещё не осознавшими себя людьми, не слышащими, не видящими и не понимающими... Охххх...
Вновь цилиндр подвергся атаке, когда парень вновь зарылся пальцами в волосы, сдвигая его куда-то на сторону и оставляя держаться буквально на честном слове и желании парня всё же сохранить убор на голове.
- Однако это так меняет дело... и Шеогорат, конечно, прав - бессмысленно бороться с Маршем как принято традиционно... ведь если он - изнанка Островов, их реверс, то не давать расти кристаллам примерно то же, что из себя всю кровь во время лихорадки выкачать в надежде, что от температуры то спасёт. Бредовый бред... - он опрокинулся назад, растянувшись на полу и раскинув руки. - Над этим надо думать... А что за истинная суть? - поинтересовался Макс, взгляд с потолка переводя к Релмине. - С чего так вышло, что Принц Безумия-Порядка двуедин? Это тоже часть проклятья, или дэйдра по своей природе все такие?
[status]Всемогущество - это просто побочный эффект[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/0015/e9/2d/4/274130.png[/icon]