Попасть заклинанием сквозь пролом стены, в помещене; где пыль, труха и щепки курились столбом, а вместо всякой там мошкары летали столы, стулья и фрагменты от барной стойки оказалось делом не таким простым. Исправно уменьшившееся бывшее сиденье лавки и так и не уснувший (ввиду неспособности) внушительных размеров поднос, на котором совсем недавно кому-то подавали жаркое, был тому подтверждением.
Туша раненой птицы, продолжавшей вопить, со всего размаху влупилась в дверной проем, пытаясь протиснуться сквозь него... Увы, на кухню, а не сквозь стену, отделявшую ее от свободы. Несчастный бар скрипел, стенал и шатался немногим тише воплей горластой Прожоры. А ведь на кухне еще и огонь, стосковавшийся по любимой пище, ждал своего часа...
Царевна же не теряла противницу из виду, все пуще гневаясь - ведь, и во тьме ее погрязнув, мерзавка крыл лебяжьих не отпускала. Ей оставлось лишь к порогу дома, соседнего с несчастным баром, ковылять - через порог его переступив, туда-обратно облик могла лебедушка сменить, от хватки ускользая.
И пакостить, кося на негодяйку длинную лебяжью шею. Едва та человеком стала, тьмы липкой клякса растянулась, глаз второй ее закрыв, и покушаясь и на нос. А мантии девицы воротник царевны повеленьем, как обернулся проволкой стальною, да стало то кольцо все уменьшаться, так быстро, как хватало Джайе сил, сжимаясь на противничьей негодной шее, душить ее пытаясь иль порезать, кровь пустив.
Уж поняла лебедушка, что дело плохо. И крылья ей пора отсюда уносить, пока не увязались за царевною нечестивые стражи. Прожора ж более не слушалась, и вызволить ее верней получится потом. Но для того избавиться от той назойливой нахалки, что ей мешать посмела, было нужно.
