Ответом на прозвучавшее имя, неслышимым эхом откликнувшееся в пустоте, был то ли шепот, то ли шелест, раздавшийся непрозвучавшими словами и неосязаемыми жестами. Ирриго вовсе не напрасно звался лучшим и удостоен был чести называться палачом Ордена, ведь именно он мог приспособиться к любым условиям, будь то полевой лагерь в лесу, охота под открытым небом или императорский бал в том самом дворце, где взгляды острее кинжалов, а слово убивает надежнее стрелы. И где бы ни довелось побывать палачу, какие бы люди его не окружали и какими бы сложными не были поручаемые ему задания, он всегда с честью выходил из сложившихся ситуаций, ни разу не давая повода усомниться в своей преданности. И точно так же, не склонив головы, Ирриго принял казнь, считая честью умереть за идеалы Ордена. Он примирился даже с тем, что проведение его казни доверили этому мягкосердечному Руфину, не достойному зваться палачом и, хоть это и было сложнее, принял то, что не останется в Империи больше достойных исполнителей.
И все же сложней во много раз было для него смириться с воскрешением. Он видел крах Ордена, он видел бегство Ортего и Инирин, он видел разрушение его личной мастерской и уничтожение всех его трудов. Идеальный мир Ирриго раскололся в тот самый день, но ни единый мускул не дрогнул на его лице при первом разговоре с Великой Самирой, ни капли горечи не осталось в темных глазах, не дрогнула рука и не изменился тяжелый пристальный взгляд. Сменился его мир, сменилась леди, которой он присягнул на верность, сменилось все, но только не он сам. Он оставался палачом, безжалостным и хладнокровным. Он оставался ученым, ни останавливающимся ни перед чем. Он оставался орудием в чужих руках. Он все еще был идеальным исполнителем. И сейчас он был вновь призван на службу.
- Вечерний чай разбавим пытками? - вежливо поинтересовался он у Самиры, лишь немного улыбнувшись самым краешком губ.

Все большое начинается с малого.
Сперва короткий, чуть уловимый вдох, чтобы почувствовать снова собственное тело, ощутить, как наполняются легкие воздухом.
Второй вдох идеального исполнителя был чуть глубже, но медленнее. Воздух перекатывался на языке Ирриго, оставаясь оттенками смешанных привкусов, которые были похожи и не похожи одновременно на знакомые ароматы Империи.
Третий вдох, самый глубокий, полной грудью, чтобы вновь почувствовать себя живым, ощущая под кожей пульсацию крови, которая отдавалась в ушах легким звуком, не слышимым ранее. Удивительно, насколько бывают нечувствительны живые, называя тишиной то, что ей вовсе не является. Ирриго теперь слишком хорошо знал тишину.
И не только ее. Он знал все то, что прежде было скрыто от него, растворяясь в тенях, неподвластных смертным. Самира даровала ему гораздо больше, чем простое бессмертие, пусть и в весьма необычной форме. Она даровала ему доселе невиданную свободу, но не свободу мыслей или действий, в которой и прежде для Ирриго не было нужды.
Великая Богиня даровала ему свободу формы - он скрывался в тенях, сам являясь частью тени; он был легче и быстрее ветра, лишенный тяжелого, неуклюжего тела; он был не только наяву, но и во снах, в самых жутких и реалистичных кошмарах, которые запоминались надолго, оставляя отпечаток в чужом сознании.
Теперь Ирриго мог полностью отдаться своей истинной страсти, отыскивая новые и новые способы причинения боли, выясняя реакции на внешние воздействия и не боясь того, что его подопытный внезапно умрет. Не было нужды искать животных, а после просчитывать различия в реакциях и болевом пороге. Он мог явиться в сон случайного (или не случайного) живого и пытать его без оглядки на приказы Инирин. Самира иногда сама составляла ему компанию в подобных ночных прогулках. Она была прекрасным собеседником, направляя и подсказывая, порой давая весьма неожиданные, но всегда безукоризненно-четкие советы, которые палач использовал в исследованиях, записывая убористым почерком результаты в черный блокнот.
Его движения были такими плавными, что не нужно было опасаться внезапной судороги нерва, вызванной напряжением или неверным углом, а потом он исключительно ровно снимал чужую кожу и делал тонкие надрезы, такие ровные, такие удивительно четкие, какие Ирриго-из-прошлого не смог бы сделать никогда. И чем дольше палач находился в бесплотной форме, тем больше он не стремился возвращаться в тело, пусть даже сотканное из теней. Оно было легче обычного, но все же своей тяжестью замедляло его, делало движения более грубыми, хотя даже такими они были плавнее и точнее всего, на что были способны лучшие из живых.
Но Самира была мудра. Она настаивала на том, чтобы Ирриго периодически возвращался в тело, чтобы не отвыкал от него окончательно. В такие дни палач занимался своим вторым любимым делом - изучал, поглощая знания залпом, смакуя их, как прекрасное вино, посещая библиотеки и семинары, общаясь с лучшими из лучших. Порой он позволял себе посещение пышных приемов и балов, на которых с упоением танцевал, скрыв лицо за маской и предпочитая слушать, а не говорить. Он собирал сплетни и узнавал новости, и порой даже Самира присоединялась к нему.
Это не было редкостью - они вместе выпили не одну чашку чая из кисрута во время вечерних церемоний, обсуждая новые открытия, исследования, новости и множество иного. Самира была прекрасным собеседником, а Ирриго всегда это ценил.
А еще Богиня была чудесным слушателем и щедрым дарителем. К примеру, именно благодаря ей палач смог получить обратно свой чемоданчик с артефактами и прочими необходимыми для пыток вещами. Все это должно было исчезнуть в небытие вместе с мастерской палача, но Самира все сохранила и усовершенствовала так, что теперь в чемоданчике можно было найти едва ли не все, что только могла подсказать фантазия. Достаточно лишь было пожелать, и все уже было к услугам идеального исполнителя - и споры царского дерева, и кольца древесных корней, и гниль болотника, и желчь ядозуба, и даже редчайшие иглы турмало.
Ручка этого самого чемоданчика послушно легка в ладонь Ирриго, кисти которого были покрыты черными перчатками, обволакивая их второй кожей. Никаких лишних слов, никаких лишних действий, никаких ограничений... Палач опустил свободную руку в карман привычного одеяния и ощутил артефакты из неизменного набора, которые он всегда носил с собой. Один из этих артефактов мужчина и достал, а после чуть прикоснулся им к царевне.
Оглушающий артефакт был незаменим, когда жертвы были чересчур разговорчивы и беспокойны. Вот и царевна, так и не успев сообщить, чего же именно она просила, осела на землю. Ирриго убрал в карман артефакт и бесцеремонно взвалив царевну себе на плечо, перенесся по теневой тропинке. Прежде доставкой жертв занимались воины, но теперь их не было. Как не было в них никакой нужды. Не было нужды и в безопасности, и в зеркалах, и в спешке.
Остров, на который попал палач и его жертва, был точной копией мастерской Ирриго, включая все его оборудование и артефакты. Была даже сфера связи, которая по-прежнему работала, но была настроена только на связь с Самирой. Порой палач включал ее до того, как начинал пытки, чтобы Богиня в любой момент могла увидеть происходящее и присоединиться только в интересный момент.
Мужчина разместил царевну на стойке - ценное изобретение Арбора. Эти стойки фиксировали жертву, лишая подвижности и магии, но при этом не позволяли потерять сознание и предотвращали чрезмерную потерю крови. Все-таки Арбор, несмотря на всю свою нелюбовь к занятиям палача, был бесценным приобретением для Ордена. Жаль, что его тоже не казнили.
Закрепив девочку, Ирриго коснулся ее пробуждающим артефактом, после чего поприветствовал своим обычным спокойным тоном:
- Добро пожаловать, царевна.
Все же начинать семичасовое знакомство с пыток и не говорить ни слова - это моветон.

Ответом ей стал короткий сухой смешок, будто бы и вовсе лишенный эмоциональной окраски и являющийся больше отражением подходящей реакции, чем истинным весельем. Ирриго прежде никогда себе подобного не позволял, привыкая разграничивать работу и свободные часы, но теперь... Самира показала ему и другую сторону пыток, ту самую, где на нелепые слова можно отвечать улыбкой или даже смехом. Он до сих пор к подобному не мог привыкнуть, а потому реакции такие ему давались с большим трудом, царапая горло, как кривой разрез царапает взгляд.
- Царевна, - вновь повторил палач, будто пробуя на вкус это необычное слово.
Он подошел к ней достаточно близко, чтобы коснуться щеки рукой в перчатке. Невесомо, легко и совершенно безболезненно... Чуть наклонившись, он прошептал ей на ухо:
- Ты забываешь, что я уже мертв.
Выпрямившись, Ирриго обошел свою будущую жертву со спины, уже не скрывая улыбки, что растягивала губы в хищном оскале, и, подойдя к столу, включил сферу связи. Самира будет рада столь необычной гостье, которая всерьез решила палачу пригрозить палачом. Хотя идеального исполнителя, бесспорно, огорчала подобная скудная фантазия - дыба, четвертование, обезглавливание... Как это поверхностно и совершенно непрактично! Не говоря уже о том, что никакой эстетики ожидать от такого подхода не приходилось.
Мужчина взял со стола тонкий нож и задумчиво скользнул по нему взглядом. Дыба... Удивительное устройство, придуманное лентяями, которым не хотелось ни думать, ни пытаться постичь хотя бы части прекрасного искусства истинных пыток. А ведь такая простая задумка - всего лишь внушить страх перед теми, кто держит руку на колесе. Удивительно, правда? Жертва была вынуждена неотрывно смотреть на своего мучителя, гадая, хватит ли пары удачно выданных секретов для того, чтобы колесо начало вращаться, ослабляя тянущую боль в выворачиваемых суставах, или же этих секретов будет слишком мало, и тогда колесо медленно начнет вращаться в другую сторону, натягивая мышцы до боли в каждом разрываемом волокне. Ирриго не мог не признать, что задумка была неплоха.
Но разве одного этого было достаточно? Предсказуемость, ожидание, способность к сопротивлению, искалеченные бесполезные тела. Ленивый подход. Всякий подход, при котором жертва знала, чего ожидать, уже был заведомо неудачен. Свои собственные пытки Ирриго выстраивал на страхе, лишая жертв всего, что им дорого, лишая их определенности и внушая ложную надежду, что вот-вот все это закончится, вот-вот они освободятся сами, или кто-то их спасет... Но кошмар не кончается, впиваясь липкими щупальцами страха в подкорку мозга, сменяясь таким простым и до боли коротким пониманием - спасения нет. Вот это развязывало языки, вот это делало пытки по-настоящему страшным орудием, вот это калечило людей не физически, а морально, это ломало их настолько, что амулеты подчинения были практически не нужны.
Ну да это все риторика, не относящаяся к делу. Поудобнее перехватив нож, идеальный исполнитель все так же неспешно подошел к своему чемоданчику и, открыв его, достал небольшой стеклянный флакончик с одним-единственным молочно-белым зернышком внутри. Ирриго-из-прошлого никогда подобного не видел, ведь это было семечко харганы - редчайшего растения с изумительными цветами. Жаль, что подобные цветы смогли увидеть лишь единицы, да и те вряд ли кому-то об этом могли сказать, ведь это растение обитало преимущественно под землей, выходя наверх лишь при наличии достаточной питательной среды - свежей плоти с горячей и пульсирующей кровью. Увы, на трупах это растение не цвело... А жаль, ведь тогда у Ирриго был бы самый прекрасный сад во всей Империи.
- У тебя удивительный голос, царевна, - негромко заметил палач.
Властный, царственный, будто созданный для того, чтобы повелевать. Наверняка это было следствием долгих тренировок... И, разумеется, предметом гордости юной жертвы. Как, впрочем, и ее внешность. Но о внешности потом, не следует спешить. Подойдя к царевне, идеальный исполнитель взглянул на нее, упиваясь этим мигом практически осознания неизбежного, мигом последней и гаснущей надежды, что он не посмеет, что не тронет, что все это лишь не более, чем спектакль... Удивительное зрелище. Но для начала следовало просто убрать флакончик в карман, чтобы не мешал или, не дай Самира, не разбился. А вот теперь можно начинать.
Мимолетное касание одной рукой вдоль шеи, безошибочное определение местоположения хрящей гортани, легкое нажатие на нижнюю часть хряща и последующий хирургически точный надрез второй рукой. Ровная и узкая поперечная полоска, такая небольшая, что запросто была бы похожа на обычную царапину. Первые рубиновые капли крови выступили на нежной коже и тотчас же были небрежно стерты рукой палача. Кинжал он аккуратно отложил в сторону, не особо заботясь о том, что может по этому поводу сказать царевна. Да, все верно, кинжал лежал на ней.
Неспешным и выверенным движением Ирриго достал из кармана флакон и избавился от крышки, чтобы затем чересчур осторожно вытряхнуть семечко на подставленную ладонь. Такой контраст - зернышко на черной поверхности перчатки казалось ослепительно-белым и хрупким, хотя, разумеется, вовсе не было таковым. Взяв его как можно осторожнее одной рукой, пальцами второй руки Ирриго аккуратно раздвинул края надреза, оголившего перед его взором наружную стенку трахеи. Подходящее место для посадки. Именно в этот самый надрез палач и поместил зернышко.
Уникальное растение. Воистину уникальное, а, главное, очень быстрое. Уже сейчас царевна испытает не самые приятные ощущения жжения в горле, вызванные тончайшей защитной пленкой зернышка, которая по ощущениям сравнима лишь с эффектом кислоты. Через три минуты начнется прорастание молочно-белой паутины корней, через пять - они проникнут в трахею, через десять - голос царевны изменится на более хриплый... А через час можно ждать первых всходов - нежнейших бутонов, прорвавших кожу шеи. И это будет лишь началом.

Как любопытно... Ирриго знал еще тогда, в своей не прошлой, но уже минувшей жизни, что пытки весьма положительно сказываются на воображении. И не только на нем. Те, кто попадали к нему убежденными пацифистами, в большинстве случаев с такой же убежденность в собственной правоте уже через пару часов строили планы мести. И планы эти были кровавыми, всегда кровавыми. Порой ему казалось, что пытки - это лишь способ встряхнуть, пробудить истинную суть того, кто к нему попал, будь то животное, человек или представитель иной расы, и способ этот всегда был безотказным и даже, это не будет преувеличением, абсолютным. Но те, кто был подобен царевне, попадались ему настолько редко, что не уложились бы и в один процент от общего числа.
И все же девочка, лежащая перед ним, кричащая от боли, которой еще и не испытала (неприятные ощущения все же не в счет), почти что сумела удивить палача. И вовсе не предложенным наказанием, о нет, подобные идеи были стары, как мир, а то и еще старше! Она была царевной. Правителем. Ее должны были обучать искусству пыток и дознаний, но, вместо этого, она мечтала лишь о крови. В каком же царстве столь халтурно относились к своим обязанностям? Вот это удивляло. Вот это казалось Ирриго и вовсе недопустимым.
- И что получишь ты в итоге? - по-прежнему абсолютно спокойно поинтересовался он, не реагируя на угрозы и направляясь к чемоданчику. - Пытки - это древнее искусство, а все твои слова к ним не имеют никакого отношения. Убить легко, но смысла в том не будет никакого.
Он замер возле чемоданчика, задумчиво осматривая арсенал. Пожалуй, стоило бы пояснить царевне, в чем разница убийств и пыток... Но, к сожалению, Самира запретила убивать ее. Быть может, именно поэтому и запретила? Как раз потому, что следовало позволить насладиться болью в полной мере той, что всегда предпочитала даровать лишь смерть? Тогда Ирриго следовало раскрывать все грани пыток постепенно, медленно и так, чтобы девочка в полной мере осознала разницу между пусть и мучительной, но милостивой смертью и бесконечными, вырывающими душу пытками.
Но с чего бы начать? Яд кгахара, быть может? Или стоит слегка подогреть ее кожу, заставляя оплавиться? А, возможно, сперва лишить ее той самой шевелюры, которой, судя по всему, она гордилась тоже? Нет, все не то, все слишком быстро... Быть может, паучки? Их укусы весьма неприятны, хоть и не будут иметь необратимых последствий. И все же тоже нет. Отмел он так же и туман, и маятник, с ума сводящий, и сок хищной лианы, который вызывал ужасную резь в глазах, и даже... Идеальный исполнитель помедлил, задумчиво взвешивая в руке маленький флакончик. Он хотел сперва его оставить в сторону, но почему бы, собственно, как раз его и не использовать? Пожалуй, да, хороший вариант.
Ирриго вернулся к Джайе, держа в руках флакончик с маленьким жучком, отдаленно похожим на скарабея, но имеющим весьма цепкие паучьи жвала. Этого самого жучка палач и выпустил, сбросив на плечо царевны, а после уже обратился к ней.
- Убийство, пусть и даже и описанное тобой, милостиво. А этот жук хоть и ядовит, но вовсе не убийца. Мельчайшие пластинки, которыми он покрыт, такие хрупкие, что ломаются от каждого его соприкосновения с поверхностью. И это его механизм выживания, который способен доставить множество неприятных минут. Скоро ты убедишься в этом.
Жучок же неспешно полз вверх, переползая на шею, двигаясь все выше. Какой путь он выберет? Нос или, может, уши? Возможно, он заберется в рот? В любом случае, это будет лишь начало пути. Маленькие представители довольно крупных жуков мираха когда-то считались лишь отхожим материалом. Сами жуки ценились как раз за их особенный яд, который у больших представителей был мгновенным и смертельным, при этом он не оставлял после себя ни единого следа, что весьма подходило для политических убийств. Эксперименты с жуками и их разведение в особых условиях привели к появлению вот этих маленьких особей, которых обычно либо просто уничтожали, либо не замечали. Мало кто знал, что микро-мирахи предпочитают особый рацион - верхний слой слизистых. Ирриго это выяснил и сделал этих малышей своим оружием.
Когда микро-мирах попадает в тело жертвы (обычно через нос, уши или рот), он аккуратно движется внутри, на всем пути оставляя ядовитые чешуйки с собственного тела. Они не могут убить (если, конечно, жучков не несколько сотен), но раздражение весьма ощутимо и чревато легким жжением на некоторых участках (к примеру, в носу или во рту), умеренным жжением и болью в пищеварительном тракте, острой болью в желудке и обжигающей пульсацией в кишечнике. И все это нельзя ощутить сразу, это будет добавляться по мере продвижения насекомого. Кислота желудка постепенно убивает его, поэтому жучок сможет пройти лишь половину пути в кишечнике (и это максимально), но жертвы об этом не знают, начиная придумывать себе и дальнейший путь, заставляя чувствовать боль даже там, где ее нет.

- По кусочкам? - с легкой полуулыбкой повторил за царевной Ирриго.
Она была бы для него ужасной ученицей, ведь она даже не пыталась его слушать. Что за исключительное варварство - давить по кусочкам! Максимально грязно и совсем не эстетично, но, что хуже всего, отвратительно-предсказуемо. Но все же чуть лучше того, что царевна предлагала ему прежде. Стало быть, пытки, связанные с минимумом боли, все же заставляют ее фантазию работать? Пожалуй, следовало двигаться дальше.
- Ты, наверное, знаешь, царевна, что некоторые до сих пор считают, будто у особ королевской крови должна быть очень маленькая нога. Многие считают это настолько красивым, что с малых лет заботятся об этом. Ведь ты же хочешь быть красивой, верно?
Она хотела, и он это знал. Весь облик царевны говорил о желании выделяться, быть красивой, быть особенной, начиная с ее прически и самих ее волос, заканчивая голосом, походкой, взглядом, осанкой и многим-многим другим. Ирриго знал, что маленькие ноги были лишь историей об изощренных пытках, но ведь царевне это было вовсе не обязательно знать.
Достав из чемодана один из своих любимых инструментов, который напоминал острые кусачки или чуть укороченные садовые ножницы, палач подошел к ногам царевны и снял с нее обувь. Пожалуй, это будет даже интересно - дать ей прочувствовать аналоги того, чего она сама ему желает. Как знать, быть может, именно это сподвигнет ее на более любопытные и неординарные решения.
- Чуть длинновата для стандарта красоты, совсем не подобает для царевны. Но я исправлю это.
Адресовав Джайе острый взгляд, Ирриго подцепил самым кончиком лезвия сперва мизинец. Самый маленький палец терять проще всего и, как ни странно, не так болезненно, как остальные. Внимательно наблюдая за реакцией тела девочки, палач нарочито медленно провел лезвием вперед, сперва лишь царапая нежную кожу, и только после резко сжал инструмент, отсекая мизинец одним-единственным движением. Остальные пальцы он пока не трогал, расположив инструмент вертикально и направив вдоль стопы вниз, пока еще лишь визуально отделяя ту самую кость, что прежде шла к мизинцу. Мизинца больше нет, к чему же эта кость? Второе сжатие инструмента - и лезвия вошли, как в масло, отделяя уже ненужную часть стопы и заливая кровью пол. Ирриго же отправился вновь к чемодану, чтобы взять кольцо-артефакт и прижечь рану.

- Идея неплоха, но ты недальновидна, - неспешно сообщил палач, вернувшись с кольцом и деловито прижигая рану, из которой все еще текла кровь.
Он мог бы быть немного более милосерден, прижигая не весь участок, а всего лишь сосуды, чтобы остановить основную кровопотерю, но Ирриго не собирался делать для царевны хоть каких-то поблажек. Ее надлежало пытать со всем старанием, и от этого плана он, поверьте, отступать не собирался. Пояснять подробно, в чем именно недальновидность царевны заключалась, он все же не стал, вместо этого вновь вернувшись к чемодану и ограничившись лишь коротким замечанием.
- Уменьшить руки слишком просто и ощущений меньше, чем могло бы быть. Сейчас сама ты сможешь в этом убедиться.
Инструмент, попавшийся на глаза первым, был крайне соблазнителен, ведь отрезать язык или челюсть той, что так любит и кричать, и говорить, было бы весьма и весьма полезно, но Ирриго все же был немного любопытен. Порой, знаете ли, приятно допускать себе небольшие слабости, к примеру, как сейчас - палачу было отчасти любопытно, что еще всплывет в угрозах юной правительницы, несоответствующей своему статусу настолько же, насколько Руфин не соответствовал званию палача. И, разумеется, мужчина вовсе не собирался отрезать царевне руки. Нет, это было бы слишком расточительно, для начала подойдут и пальцы.
- Двух пальцев на одной руке лишишься ты довольно быстро, на второй же ты почувствуешь воздействие разъедающего яда. Ты увидишь разницу.
Уж если ее не научили дома, придется Ирриго самому немного подтянуть ее знания, разумеется, подкрепляя их практикой. Двух пальцев на ближайшей руке царевна лишилась действительно быстро - всего лишь два щелчка уже знакомых "ножниц" и опаляющий жар такого же знакомого кольца. А вот на другой руке... Две тонких иглы, смазанных разъедающей отравой, заставляющей ткани чернеть и болеть, гнить слишком быстро, но так же ощутимо, как если бы эта рука разлагалась в естественных условиях, палач аккуратно поместил под ногти и дальше, почти что до сустава первой фаланги. Разумеется, это было больно. Но эта боль не шла ни в какое сравнение с тем, что ожидало Джайю дальше. Пусть ощутит разницу и поймет, что порой гораздо опаснее не терять какую-то часть тела.

- Как ощущения? - вполне миролюбиво поинтересовался Ирриго, игнорируя и крики, и рычание, но вновь, как и прежде, слушая проклятия.
Царевна была удивительно упорна в своем стремлении к кровавой и грязной бесполезной практике, которая никак не могла бы заставить пытаемого пройти через все грани боли. Ну что за варварство - раскаленный свинец? Для чего? В глазах от столь высокой температуры моментально лопнут белки, сам же металл затечет глубже в глазницы... И все это приведет к чрезмерной перегрузке нервной системы. Можно, разумеется, капать раскаленный металл точечно и очень аккуратно, отслеживая характеры повреждений, но стоит ли это затраченного времени? Сам Ирриго лично предпочитал, если уж требовалось, использовать весьма чистое внутреннее горение. А ребра? Еще и за спиной раскрывать! Травматично, никто этого не переживет, а если так хочется помучиться именно таким способом, то раскрывать их следовало бы не к спине, а от нее.
И все же ничего из этого он не сказал, ведь царевна вряд ли могла бы его услышать. Она кричала. Она упивалась собственной болью, подогревая ее уже самостоятельно, своим желанием сфокусироваться исключительно на ней. Определенно, палачи ее страны должны были быть лишены даже права на такое звание. Всего лишь одно касание, умелое нажатие в определенную точку на запястье стремительно чернеющей руки - и сустав выскочил с легким щелчком, который вряд ли можно было услышать, но который ощущался отголоском в теле Джайи. И вновь пригодились ножницы, чтобы отсечь кожу и мышцы, позволить кисти руки отпасть ненужным грузом. Как прежде - опалить огнем, чтобы предотвратить чрезмерную кровопотерю, как прежде - бросить внимательный взгляд на напряженное горло, как будто насквозь просверливая взглядом.
- Ну что? Теперь ты понимаешь, что иногда намного легче потерять? Или, быть может, стоит повторить урок?