И вновь Ирриго ощутил себя весьма странно. То, что прежде казалось ему правильным и обычным, теперь воспринималось лишним, тяжелым и даже сковывающим. Разумеется, речь шла о теле, ведь Ирриго во снах или в туманах Пограничья имел свободу, которой прежде никогда не знал, и каждый раз, вновь обретая тело - пусть не живое, но слишком похожее на такое - очень остро чувствовал нехватку той самой свободы и легкости. Он помнил, как однажды попросил Самиру не делать его тело столь живым, когда следовало быть в обычном мире. Самира отказала в своей типичной легкой и немногословной манере, когда жесты красноречивее любых слов, а после каждый день они отправлялись куда-то. Каждый день вновь и вновь Ирриго ощущал тело до тех самых пор, пока это не стало восприниматься не обязательством и неудобством, а некой гранью нормы, за что палач был исключительно ей благодарен.
Жаль, что он по-прежнему разочаровывал ее своим косным восприятием некоторых вещей, повсеместно встречающихся в быту. Он все еще терялся, когда они пили вместе чай, и Самира просила молока или сахара, а у Ирриго не было их под рукой. Он до сих пор не мог сотворять из пустоты еду или напитки, он до сих пор не мог самостоятельно прокладывать себе пути в пустоте... Список был большим, но терпение Самиры не знало границ, а Ирриго старался учиться, запоминая каждую свою ошибку и каждый раз пытаясь исправлять ее. Возможно, когда-то он не будет вызывать разочарование. Жаль, что не в этот раз.
Халат был удобен, и все же Ирриго то и дело пытался поправить рукава или пуговицы, ощущая себя слегка не в своей тарелке. И все же на дверь кабинета палач посмотрел прямо и остро, тем самым взглядом безжалостного и равнодушного идеального исполнителя, для которого в целом мире не существовало ничего невозможного. Когда-то он был именно таким. В какой-то степени он таким и оставался.
- Нас встретят? - полувопросительно обратился он к Мауре, не зная о ее договоренностях.
Он не был здесь прежде, а потому не спешил стучать или входить.